«всё просто»

[vonstrang]

Просто миниатюра, написанная этим вечером под настроение. Давно такого не делал.
Присутствуют: эльфы, элемент стимпанка, кровь-грязь-жестокость-насилие, любовная линия.
Отсутствует: чорт его знает, романтика, наверное =-.-=
Хотя это, конечно, ещё вопрос


з.ы. Специально для впечатлительных френдесс, буде таковые у меня есть [хм?] ...условный хэппи-энд тоже присутствует

з.з.ы. Это можно считать фрагментом текста, так и не написанного. Значительная часть бэкграунда по миру и персонажам пока находится в состоянии перманентного пересмотра и корректировки и может быть изменена в других текстах

А теперь – читайте! =-.-=

[также на Самиздате]

Сон не принёс облегчения...

Сон не принёс облегчения; боль в истерзанном пыткой теле выдёргивала её из наполненного кошмарами полузабытья при каждом неловком движении. Там, во сне, пытка повторялась вновь и вновь; девушка стонала и вскрикивала, ворочалась на куче тряпья в углу своей камеры. Как наяву – несколькими часами ранее, она кусала губы, чтобы не закричать, потом кричала в голос, не в силах более сдерживаться; чувствовала, как ползут по спине горячие ручейки крови там, где кожу рассекла плеть; затем палач стал прижигать эти раны докрасна раскалённым железным прутом.
Девушка сжалась, подтянув колени к животу, обхватила руками плечи. «Не надо... пожалуйста, не надо...» Она поняла, что шепчет эти слова вслух.

Сколько прошло времени, она не знала

Сколько прошло времени, она не знала. Сутки, двое или целая вечность боли в подземных казематах, где камни стен впитывали её крик, не давая ни единому звуку вырваться наружу. Вначале ей просто не давали спать, усадив на прибитый к полу табурет; вытягивали плёткой по спине каждый раз, когда она закрывала глаза. Очень хотелось пить, и тело напомнило о других потребностях; но в ответ на просьбы вывести её в туалет, пленницу избили. Она помнила, как корчилась на полу в луже собственных нечистот, под хохот тюремщиков. Затем был допрос, или допросы – вывернутые руки, плеть, калёное железо; к этому времени она уже почти не понимала, что с нею делают и чего от неё хотят. Ей задавали вопросы, она отвечала; всё слилось в один бесконечный водоворот боли и страха, время от времени поднимавший её на поверхность для передышки – там ей давали пить, иногда кусок хлеба или миску каши; она ела как животное, стоя на четвереньках и жадно слизывая каждый размазанный по миске комок. Несколько раз она теряла сознание – тогда её окатывали ледяной водой и подносили к лицу нашатырь, чтобы привести в чувство.
...чья-то рука сгребает её волосы у самого затылка, тянет назад, запрокидывая голову до хруста в шейных позвонках. «Не лги нам, сука! Пытаешься выгородить своего дружка?»
«Он придёт»
Боль удара, солёный вкус крови во рту.
«Он придёт за мной»
Она шепчет это разбитыми губами, сама не веря в то, что говорит.
Он спасёт меня. Он обязательно меня спасёт.
Говорить это вслух она не может; дыхание перехватило, слёзы текут по щекам.
Больно...
Пережитое в эти дни возвращается вновь и вновь: она корчится на полу, закрывая руками выпирающий живот от ударов сапог тюремщика... висит на дыбе, едва касаясь пола пальцами босых ног, часто и тяжело дыша... стоит на четвереньках – её рвёт прямо в миску, кружится голова, пол уходит куда-то в сторону...
...больно.
Пинок под рёбра вернул её к яви; опять – вывернуты за спину руки; её тянут за волосы, заставляя встать.
– Живей, сука, пошла!
Кружиться голова; глаза наполнились слезами, ушки поникли – она всхлипывает, пытается вывернуться из рук конвоира. Его товарищ, сутулый длиннорукий полуорк в засаленном ватнике, даёт эльфийке пощёчину, сбивая остатки сна.
– Пошла!..
Она идёт, шаркая босыми ногами, цепь кандалов негромко позвякивает, волочась по полу. Шаг за шагом... дверь камеры – коридор – поворот. На лестнице она спотыкается, вскрикивает, едва не упав – упасть не дают, крепко держат под руки; потом, матерясь, тащат вверх. Голые ступни больно бьются о ступени.
– Стоять можешь? – новая пощёчина, снова – вкус крови во рту.
– Не-е-е... – сейчас ей только бы лечь, свернуться клубочком, и чтобы никто не видел, не трогал, не делал ей больно снова. Горлышко фляги коснулось полуоткрытых губ, толкнулось в зубы, жидкий огонь наполнил рот, покатился сгустками вниз по пищеводу. Эльфийка закашлялась, подняла голову; дёрнулись острые уши.
– Ага, очухалась. – Полуорк хохотнул, приложился к фляге сам. – Хочешь ещё?
– Не... – эльфийка качнула ушами.
– Ну, смотри, последнего желания ведь у тебя не спросят, – осклабился полуорк. – Пошла, пошла!
После тусклого света керосиновых ламп в подземелье, и пасмурный день был невыносимо ярок: свет резанул по глазам, холодный ветер стегнул голое тело, бросил вихрь льдистой мороси в грудь и лицо. Эльфийка невольно отпрянула, опять едва не упав. Холод заставил её дрожать, руки и грудь покрылись гусиной кожей.
– Давай, иди! – конвоиры ускорили шаг. – На костре согреешься!
– На костре... – одними губами прошептала она, медленно осознавая смысл этих слов. На костре? Глубоко-глубоко, задавленное болью и тупой усталостью, шевельнулось желание жить. Нет! Пожалуйста, нет!
Эльфийка дёрнулась, как котёнок, которого взяли за шкирку и несут топить. Полуорк снова заржал.
– Брось, девка, тебе-то что – погреешься напоследок, и всё, а нам в оцеплении стоять да потом назад топать!
– Нет... – умоляюще прошептала она. – Пожалуйста... нет...

Темно и пусто...

Темно и пусто в комнате, темно и пусто в душе. Устал.
«Утром 15-го дня месяца Волка на ратушной площади будет произведена казнь...»
«И что? ты так и дашь им убить её?! – грузный немолодой орчара вскакивает, упираясь в стол кулаками. – Ты...»
«Я».
Глаза в глаза, долгий, секунд двадцать, безмолвный поединок.
«Она не могла выдать то, чего не знала. Но ещё может быть использована в качестве приманки. Для меня. Для всех, кто мог бы со мной пойти».
Перешёптывания, отрывистые выкрики.
«Было бы глупо идти в столь примитивную ловушку».
Он сидит, выпрямив спину, на табурете во главе стола; равнодушный взгляд красных темноэльфских глаз устремлён в пустоту, мимо полудюжины лиц тех, кто занял места по правую и левую руку – боевых товарищей, соратников, подчинённых. В эти недели, он сделал немало, стянув воедино аморфную массу бедняцкого восстания, сковав её обручами почти армейской дисциплины, направив в верное русло.
Сейчас на пути потока выросла груда камней, накатывающий на которую вал грозит снова разбиться на мириады ничтожных струек и капель – так он это ощущал.
...на расчерченной в чёрно-белую клетку доске резные фигуры плетут запутанный узор ходов. Стук игральных костей, выпавший результат – определяет, кому делать очередной шаг...
Им не понять этот образ, нет. Они живут в слишком простом мире. Тебя бьют – бей в ответ или беги. Не хочешь быть битым – бей первым сам. Не можешь – слабак, не выстоял, убежал – трус. Всё просто.
«Ну, что же ты, вождь? Испугался?»
Невысказанный никем, этот вопрос сейчас терзает, должно быть, каждого.
Нет, ребятушки, нет. Это просто такой гамбит. Отдали фигуру – получили игру.
Тёмный эльф сидит, храня внешнюю невозмутимость.
Принц Итэрмель всё тот же испорченный мальчишка, годы ничему не научили его. Он опять избрал простейшее, как полагает, решение. Взять женщину атамана и выбить всё, что она знает – она ведь просто обязана знать очень много! Бедная моя наивная девочка... Прости. Ты умеешь смотреть, ты многое видела, но из этих осколков не сложить всей мозаики – уж я-то знаю. Картинка, что сложит Итэрмель руками своих мастеров допроса будет искажена... так, как хочу этого я. А то время, что уйдёт на сложение картины... о, это время можно использовать с толком, ещё каким!
Темно и пусто в комнате, темно и пусто в душе.
Ты хорошая, ты очень хорошая, я даже смог полюбить тебя... Но ненавидеть у меня всегда получалось лучше, чем любить. В этот раз – победа за ненавистью.
Багровые угли глаз тускло светятся в темноте.
«Ты что! – тощий седой эльф подаётся вперёд. – Оставишь её умирать?! Ты, тварь пепельная!»
«Конечно, оставлю. – Это нельзя произносить вслух, ведь не поймут. – Нет смысла пытаться спасти то, что спасти невозможно. Мало, что не спасёшь, так сгинешь и сам – а умирать пока рано, не время ещё умирать...»
«А какие у тебя предложения? – голос ровный, лишённый и тени чувства. – Или, может быть, ты, Ставр, знаешь, что надо делать?»
Орк бьёт кулаком по столу. «Что тут предлагать, у нас четыре десятка ружей, сотня бойцов, есть даже бронеход!..»
«Разведывательный с единственной митральезой. Ты собираешься штурмовать на нём укреплённый город с гарнизоном в три сотни штыков, что ли?» – угол рта приподнимается в кривой усмешке. Не ожидал, мол, от тебя такой чуши услышать. Не ожидал...
Да нет, ожидал, конечно. Они все ждут боя, они рвутся в бой. После нескольких мелких побед, они, наконец, поверили, что могут побеждать. Разумеется – там и тогда, где есть для этого условия. Но этого нюанса они пока не осознали.
В комнате нет никого, только он – наедине со своими мыслями, планами, воспоминаниями.
Ещё одно звено цепи, ещё один камешек в фундамент: городская беднота почти готова выйти на улицы; личная гвардия принца, городская стража и наёмники – его якобы основная ударная сила – друг с другом на ножах. Скоро, очень скоро весь этот разбалансированный механизм деспотии пойдёт вразнос. А каждая казнь – что песчинка, попавшая меж зубчатыми колёсами; зубцы ломаются один за другим, и вот... Едва ли пытки и мучительная смерть – о, конечно же, Итэрмель придумает нечто впечатляющее, он очень изобретателен в таких делах – станут той последней каплей, что переполнит чашу. Нет, это песчинка, всего лишь песчинка. Одна маленькая песчинка, ещё одна...
Вариант, просчитанный уже давно. Память возвращает его в минувший час: нужные слова сказаны, осталось завершить дело. «Я отомщу... Мы отомстим за неё!», или что-то в этом ключе, без лишней патетики – театральщина здесь неуместна, и всё, можно вернуться к рассмотрению по-настоящему важных вопросов. В конце концов...
«Я не могу жертвовать вашими жизнями даже ради спасения женщины, которую люблю. Мой долг...»
«Ты, тварь! Она же ждёт от тебя ребёнка!»
Удар, серьёзный удар. Он смотрит в лицо человека, сказавшего эти слова. Вот, значит, как... Молодой полуэльф отводит взгляд. Ясно. Шум, выкрики, начинается перебранка. Молодец, мальчик, ты сделал своё дело. А я не ошибся, подозревая тебя, хотя до сих пор тебе ловко удавалось выкручиваться. Или я неправ, и нет у тебя никакого злого умысла, нет измены и точно рассчитанного удара, взрывающего мою игру – а есть только рвущийся из глубин души гневный крик? Может быть, может быть... Всё может быть, но завтрашний рассвет станет для тебя последним в любом случае.
Если я доживу хотя бы до завтрашнего полдня, разумеется.
Темно и пусто. Темно и пусто без тебя, любимая... Но я, всё же, попытаюсь тебя спасти, теперь – иного выбора нет.

Ей было страшно...

Ей было страшно идти сквозь стылую морозь волчьего утра, сквозь взгляды толпы.
– Нет... – девушку колотил озноб. – Нет, пожалуйста, нет...
Её мутило; очень хотелось пить.
– ...бедная... ведь ребёночка ждёт!.. – донёсся жалостный бабий голос.
Эльфийка почувствовала, что вот-вот заплачет. Не о себе – о малыше, который так никогда не родится на свет. Оглянулась, ища в толпе женщину, что осмелилась её пожалеть – но сейчас оттуда доносилось иное.
– Шлюуууууха! – ком смёрзшейся грязи ударил её в плечо. – Разбойничья подстилка! Шлюха!!
Её подволокли к установленному в центре площади столбу, втащили на сложенные у него вязанки хвороста. Эльфийка судорожно всхлипнула.
Он придёт. Он спасёт меня. Доран...
Она повторяла это всё время там, в камере пыток. Повторяла в надежде убедить в этом хотя бы себя.
Он придёт...
Руки девушки завели за столб, стянули бечевой у локтей и запястий.
Больно...
Молодая эльфийка озиралась по сторонам, ища в толпе знакомые лица. Доран, пожалуйста... Обыватели; бедняки в лохмотьях; несколько богатых горожан, окружённых слугами и прихлебателями. Редкая цепочка городских стражей с протазанами и наёмников с ружьями, теснящая людскую массу к стенам зданий. Лязгая и чадя, со стороны Торговых ворот вползает на площадь угловатая махина парового бронехода. Медленно разворачивается, загребая грязь шипастыми гусеницами, освобождает дорогу для паровой коляски с коронным гербом. Да, конечно... Как же без тебя ...мой принц!
Их взгляды встретились, и девушка вздрогнула, как от удара. Какой дурой она была, ну какой же дурой! тогда, десять лет назад...
...воспользовался ею и отбросил, как ненужную вещь – с глаз долой, из сердца вон; если, конечно, она занимала хоть какое-то место в его гнилом сердце. Доран не преминул бы добавить такой комментарий; да он и добавил его как-то раз... Доран... Эльфийка шмыгнула носом. Тёмный эльф, тварь с пустыми глазами, безжалостный убийца. Тот, кто вытащил её из ада на рудниках... и вернул способность любить. Доран...
...это же ловушка для тебя! При мысли об этом, ей стало по-настоящему страшно. Доран, любимый, нет! Пожалуйста... не приходи. Ты ведь всё всегда просчитываешь заранее, ты умеешь, ты должен... ты ведь понял всё, ты с самого начала всё-превсё прекрасно понял!
– ...рекомая девица... именем его величества... приговаривается... – глашатай принца орал в микрофон, скверно отлаженные динамики хрипели, выплёвывая обрывки фраз. – ...казни!.. с предварительным!..
Девушка вжалась спиной в занозистое дерево столба.
– Ты ведь не отпустишь меня так просто, – беззвучно прошептала она. – Мой принц...
– Предварительным!.. – надсаживался глашатай. – Троекратным!.. вырыванием!..
Краем глаза она заметила необычное шевеление в толпе. Дёрнула ухо, ловя обрывки проклятий и визгливый дурашливый голос, выкрикивающий нечто совсем уж непотребное. Юродивый! Замотанная в грязное тряпьё сутулая фигура двигалась рывками, дёргаясь и подпрыгивая, нелепо вскидывая руку с узловатой клюкой. Звенели гирлянды медных бубенцов, из рукавов торчали замотанные грязными бинтами руки – прокажённый! Толпа раздалась в стороны, подхватить «тёплую гниль» не хотелось никому.
– И-иииии-и! – взвизгивал юрод, выставляя вперёд миску для подаяния.
– Вырыванием!.. – перекрыл его визг глашатай. – Правой! ...и левой!.. груди!..
Тебе так нравилось целовать их, мой принц! Доран не удержался бы от кривой усмешки при этой мысли, но она так не могла. Она лишь отвернулась, чтобы не видеть палача, невозмутимо готовящего свой инструментарий. Жаровня плохо разгоралась в сочащемся влагой утреннем воздухе, а клещи должны быть раскалены – иначе из ран хлынет кровь, быстро положив конец смертельной забаве.
Эльфийка поняла, что дрожит. От холода, конечно же от холода. Уж разжигали бы костёр скорее... Ни страха, ни надежды – почти ничего не осталось, одна тупая усталость и боль. Поскорее бы это закончилось...
– И-ииии-хи-хи-хи-хи! – юродивый снова попал в поле зрения. Он ковылял вдоль оцепления, яростно стуча клюкой по земле, тряся миской для подаяния и выкрикивая непристойные стишки.
– Деееевки в озере купались, деревянный хуй нашли! – взвизгивая рехнувшимся поросем в середине слов, надрывался он. – Даааааа утра они ебались и на блядки не пошли-иииии!!
Эльфийка невольно засмеялась – сквозь слёзы. Ты оценил бы иронию момента, Доран! Мучительная казнь под непристойные шутки гниющего заживо безумца... Такого не писали в романах, которыми она зачитывалась в детстве. Девушка запрокинула голову, её всю трясло – начиналась истерика.
Грохота первых выстрелов она не услышала.

Всё так просто...

Всё просто, Итэрмель. Всё так просто. Гораздо проще, чем ты думал.
И – всё гораздо сложнее.
...быстрое движение запястья – и миска, вращаясь, летит в толпу. Это не оружие, нет – всего лишь, надо избавиться от ненужного более предмета. А заодно – отвлечь стражников ещё и этим дешёвым трюком.
...автоматические револьверы, гоблинская работа – хитроумный механизм, достаточно просто жать на спуск, курок взводится сам. Раз. Два. Три. Выстрел, выстрел, выстрел. И ещё один выстрел на счёт «четыре». Два револьвера – два барабана по шесть патронов. Ещё восемь выстрелов в запасе. Каков же счёт, принц Итэрмель, дружок? Я достал тебя третьим выстрелом, с левой руки, ты опрокидываешься назад, на сиденье, глядя в серое небо двумя стекленеющими и одним кровяным – тем, что открылся в центре лба – глазами. Как всё просто, оказывается. Никаких затяжных, на десяток страниц, поединков на волшебных мечах. Даже обидно, не правда ли?
Ты не первый в моём списке, и далеко не последний. Просто ещё одна вычеркнутая строчка. Я помню каждого из вас. Я слишком хорошо умею ненавидеть – чтобы забыть.
Но и любить я умею тоже – как оказалось.

* * *

Избавившись от лохмотьев убогого, Доран стянул с себя и скрывавшийся под ними плащ, набросил на голые плечи дрожащей эльфийке. Осторожно погладил по израненной спине, коснулся губами лба. Улыбнулся.
– Наш ребёнок...
– Всё в порядке. С ним будет всё в порядке. Обещаю, – добавил он.
...лидер, дискредитировавший себя – утрачивает лидерство. А бросить свою женщину и нерождённое дитя на гибель в лапах врага – самое оно, для дискредитации. Всё просто, о да. Это был риск, на который пришлось пойти – рассчитывая убедить остальных, что возможности спасти тебя не было в принципе, что враги и предатели одержали победу в этом ходу, и теперь нам остаётся лишь мстить. Вероятность того, что убедить в этом удастся была высока. Но вот – не удалось...
Остался единственный путь. Вопросом выбора были лишь средства. Наёмники, и так уже возненавидевшие своего нанимателя – разумеется, не глупцы, чтобы поворачивать против него оружие, но хранить верность трупу они не станут. А что вину за смерть принца неизбежно постараются повесить на них – это понять несложно, зная местный расклад. Капитан Ульрих не глуп – он понял.
Накрылся контракт, не будет оплаты – никакой, кроме той, что можно взять самим. По праву меча.
Доран привалился к стене в узком проулке, отстучал условный стук в дверь рукоятью револьвера.
– Потерпи, девочка. Потерпи ещё немного. Скоро мы отсюда выберемся, – прошептал он, прижимая девушку к себе.
– Зачем? – тихо спросила она. – Зачем всё это... всё, что теперь... ради меня... не надо... ну пожалуйста!.. не...
Ради того, чтоб спасти тебя? Или ради своей мести? Доран задал себе этот вопрос и криво усмехнулся. Не всё ли равно? Эта кровь, и этот хаос, в который погрузился теперь город – они были неизбежны, чуть раньше, чуть позже... Это просто война.
Просто очередное сражение, которое он выиграл.
– Всё на самом деле просто, девочка, – сказал он. – Всё так просто.